После всего, завершая все и как подлинно достойный конец всего, омерзение, теперь внушаемое мне жизнью - моей жизнью - "всем этим" и "все в целом", омерзение душит меня, не дает покоя, подхлестывает и снова крушит и, быть может, немного раньше, немного позже, вызовет душевный подъем, необходимый, чтобы раз и навсегда, прекратить всю эту нелепую, недостойную канитель и исчезнуть.
Весьма возможно однако, что я еще месяц -другой повременю, еще месяца три , если не пол года, буду есть спать и продолжать учиться, словом, в ужасном противоречии с бурным процессом внутреннего распада безотчетно вести тот же внешне размеренный, спокойный образ жизни, что и зимой.